02.02.2012
Как-то у входа в храм Преображения Господня ко мне подошла послушница лет тридцати, вся с головы до ног — в чёрном. На шее у неё висела кружка для пожертвований на строительные работы и восстановление одного из возводимых в глухой провинции монастырей. Она спросила, не могла бы я проводить её к настоятелю, чтобы ей взять у него благословение на сбор подаяния во дворе храма.
Настоятель разрешил. С тех пор послушница, казалось, не покидала своего поста собирания пожертвований. Разве, что отлучалась, бывало, на недельку, не больше. Сбор милостыни она прекращала только за богослужениями ради своей исповеди священнику и для причастия. Всё остальное время она, опустив ресницы, молча сидела на деревянном складном табурете, перебирая чётки и держа на коленях свою кружку, куда прихожане нет-нет, да и опускали денежку. О ней говорили, будто слаба здоровьем и потому не может жить и работать в монастыре, и вот по этой причине игуменья благословила её просить для обители милостыню в богатой столице. Я спрашивала у неё о том, где она живёт в Москве и чем питается, но всегда получала один ответ: «Слава Милосердию Божию! Добрые люди и питают, и жить пускают. Не о чем беспокоиться». Потом наш настоятель умер. На его место пришёл священник, который благословил послушницу собирать милостыню за воротами храма. И она облюбовала себе недалеко новое место — возле автобусной остановки.
Моя жизнь тоже изменилась с тех пор, я редко стала бывать в храме Преображения Господня. Но всякий раз, когда я приходила, моё сердце сжималось от жалости, наблюдая то, как наша милая послушница неизменно, в любую погоду, находилась на своём благословенном посту сбора пожертвований. В жару она во всём чёрненьком терпела полуденный зной, в морозы сидела в валенках и в больших рукавицах, в густом снегу, закутавшись в тёплую шаль поверх тулупа, сидела и под дождём — в целлофановом плаще. Казалось, ничто не могло помешать ей в её ответственной работе: она сидела на своём месте, как вкопанная, и молилась в ожидании милостыни. А время шло. С тех пор, как я познакомилась с ней, прошло двенадцать лет.
И каково же было моё изумление, когда этим летом, в день Престольного праздника храма Преображения Господня, я увидела мою знакомую послушницу уже не в чёрном платье и не в чёрненьком платочке, но — во всём белом: в белом шёлковом шарфе, в белой кружевной кофте, в белой хлопковой юбке… Но, если бы только это! На руках она держала младенчика. Он покоился у неё на груди, как когда-то — кружка для пожертвований. Мать стояла всю службу у амвона и с жадностью, не отрываясь, смотрела в Царские Врата, с неотступным вниманием к каждому слову службы, с тем же чувством ответственности за порученное дело — за своё новое послушание — рождённое ею дитя.
Я подошла и встала рядом с ними в ожидании Чаши со Святыми Дарами. «Мы сегодня впервые причащаемся!» — сказала она мне, показывая малыша. Малютка открыл глазки и улыбнулся.
Евгения Трошина.
